Как важно быть самим собой
(Интервью с внуком Оскара Уайльда)
Осенью 2004 года мир отметил 150-летие со дня рождения Оскара Уайльда. Этот искрометно-циничный человек натворил за свою 46-летнюю жизнь немало скандальных глупостей, которые в те времена порядком шокировали публику, и наговорил немало парадоксальных фраз, которые эта самая публика во все времена с удовольствием цитировала. Уайльд оставил нам в наследство не только «Портрет Дориана Грея», «Как важно быть серьезным», «Идеальный муж» и множество других произведений для взрослых и детей, но и целую философию отношения к жизни – философию человека, которому «дано было богами почти все: гений, известность, положение в обществе, блеск», который «не сказал и не сделал ничего, чему бы не изумлялись,... создал мифы и легенды о самом себе» и закончил свой жизненный путь нищим, больным и отвергнутым людьми.
«Все можно пережить, кроме смерти; все можно перенести, кроме хорошей репутации», - говаривал Уайльд. «Испорченного человека из меня не вышло, - сетовал он. – Многие даже утверждают, что я за всю жизнь не совершил ни одного по-настоящему дурного поступка. Разумеется, они говорят это только за моей спиной». Тут Оскар, безусловно, кокетничал. Ему удалось совершить немало «дурных поступков», наиболее примечательными из которых были его бурные гомосексуальные романы, эпатаж, расточительство и пьянство.
Страсть к эпатажу была у писателя среди наиболее стойких. «Есть только одно в мире, что может быть хуже, чем быть предметом для обсуждения – не быть предметом для обсуждения». Верный этому постулату, Оскар прогуливается по Пикадилли в бриджах и развевающемся вельветовом жакете, небрежно помахивая одинокой лилией – любимым цветком эстетов, поклоняющихся красоте греческих юношей-воинов. Америка навсегда запомнила ошарашивающее заявление не слишком тогда известного Уайльда на таможне: «Мне нечего декларировать. У меня нет ничего, кроме моего гения». Парижские бары и бордели стали свидетелями его кутежей - всего несколько недель спустя после более чем сомнительной для друзей свадьбы Оскара и Констанции.
Многолетняя любовная связь с Альфредом Дугласом, сыном влиятельного лорда Куинсбери, не только оскандалила его в глазах современников, но и отправила Уайльда за решетку на два долгих года. Тесная камера, где тучному, развращенному излишествами Оскару было «невозможно дышать», с ведром для испражнений, частенько переливающимся через край, тяжелый физический труд (согласно приговору, узник должен был крутить тяжелое колесо по шесть часов в день), – все это стало смертельным ударом для сноба, который любил подчеркнуть, что у него «непритязательный вкус: мне вполне достаточно самого лучшего». Констанция, многие годы закрывавшая глаза на его неверность и пренебрежение обязанностями мужа и отца, прислала в тюрьму на подпись бракоразводные бумаги.
Последние годы жизни Оскар прожил в нищете и пьянстве. Впрочем, по словам приятеля, американского поэта, «он никогда не был совершенно трезв». Поговаривали, что увядающий гений стал регулярно принимать кокаин. Пьяный Уайльд мог говорить все ночь с любым, кто соглашался его слушать: с официантом, попрошайкой, продавцом газет. Но даже перед такой неискушенной публикой его речь всегда была «вьющейся прядью из золота, драгоценных камней и утонченных идей».
Даже смерть Оскара Уайльда послужила поводом для сплетен и кривотолков. Многие годы считалось, что он умер от сифилиса. Совсем недавно удалось доказать, что причиной смерти послужила неудачная операция по поводу банального воспаления уха. «Я умираю, как и жил, - горестно сетовал Оскар. – Не по средствам.»
Но нерукотворный памятник Оскара Уайльда, созданный им самим, занял прочное место в мировой литературе.
Помимо литературного наследия он оставил и двух сыновей, зачатых с Констанцией в первые два года после свадьбы. В настоящее время официальным наследником и распорядителем литературной сокровищницы Уайльда является его внук Мерлин Холланд, живущий ныне во французской провинции и не слишком охочий до интервью. Тем не менее, мне посчастливилось встретиться и поговорить с ним перед началом одного из лондонских мюзиклов, посвященных 150-летию со дня рождения писателя. Должна сказать, внешне Мерлин сильно отличался от публики, собравшейся, чтобы почтить память его деда. Он казался немного потерянным в шумной игривой толпе, одиноким, – и действительно похожим Оскара, каким мы знаем его по портретам. Крупная голова, вьющиеся волосы, внимательные глаза, четко очерченный рот.
- Вы – русская? Я бывал в Москве несколько раз. Мой друг, Ричард Коллинз, стажировался в Большом театре у Мариеса Лиепы. Он позже уехал в Америку, а десять лет назад погиб в автомобильной аварии. А тогда я приезжал навестить его в Россию и присутствовал на его репетициях. После них мы ходили в «Дом кино» поесть. Гордеев и Максимова – так их звали? – ужинали с нами. Очень талантливые ребята. Ричард был счастлив просто репетировать рядом с ними. Это были 70-е годы. В России ничего не было! Хлеб, мясо – за всем стояли очереди. Никаких развлечений, серые пальто и серые очереди. Но люди! Люди постоянно спорили, искали ответы на мировые вопросы, их глаза все время сияли. Как нам здесь не хватает этих сияющих глаз, этого любопытства! Я ведь потому и уехал из Англии. Моя страна потеряла свою индивидуальность, люди забывают, что такое доброта и дружба. Все – в погоне за деньгами! Или просто сидят на пособиях, жуют свои чипсы и ничего не хотят знать. В Англии я без конца получал по почте «деловые предложения» типа: вы - наследник богатейшего состояния; почему бы вам не купить у нас недвижимость, сдавать ее в аренду и жить припеваючи на дивиденды? Это то, к чему моя страна в итоге пришла. Хотя... думаю, и Россия сейчас заражена той же болезнью.
- Знаете, наш знаменитый режиссер Андрон Кончаловский как раз много лет прожил во Франции и недавно в одном из интервью признал, что Запад не прав со своим стремлением к всеобщей социальной защите. Что, мол, если человеку создать благоприятные условия, он становится животным. Человеку, чтоб он оставался человеком, нужны неблагоприятные условия.
- И он трижды прав! Кстати, если до ареста Оскар Уайльд бравировал, что его привлекают только излишества, то в “De Profundis”, созданной в тюрьме, он писал, что лишь грусть и страдания делают нас по-настоящему мудрыми.
- Согласно расхожему мнению, Оскар Уайльд пренебрегал семьей. Наверное, ваш отец на всю жизнь затаил на него обиду за это и за ту скандальную славу, что унаследовала семья?
- Это мнение, действительно, расхожее. Но в той же “De Profundis” Оскар пишет, что его единственное сожаление – это быть разлученным с детьми. Он и бабушка очень любили друг друга поначалу. После свадьбы дед много ездил по миру с лекциями, тем не менее телеграфировал Констанции дважды в день и мчался из разных мест ради даже мимолетной встречи. «Я совершаю все те глупости, которые совершают мудрые влюбленные», - писал он. В ночь перед смертью Констанции (она умерла после операции на позвоночнике двумя годами раньше его собственной кончины) Оскар увидел во сне, что жена приехала навестить его в Париж и что он грубо прогнал ее. «Если б мы только встретились и поцеловали друг друга! Слишком поздно. Как ужасна жизнь!», - сетовал он позже. После получившего столь широкую огласку суда над Оскаром в 1895 семья была вынуждена изменить фамилию на Холланд. Старший сын, Сирил, погиб во время Первой мировой войны, не успев обзавестись детьми. Мой отец, Вивиан, был младше его на год. Ему было только восемь с половиной, когда он в последний раз увидел деда. Получив образование за границей, Вивиан вернулся домой и женился. Он не был удачливым бизнесменом. Нужда в деньгах заставила его обратиться к памяти отца и написать несколько книг. Самая знаменитая из них – «Сын Оскара Уайльда». Но даже в 50-е, когда я уже ходил в школу, благодаря скандальной славе Оскара Уайльда я чувствовал некую изолированность от моих сверстников. После окончания университета я пытался писать, но страх, что люди всегда будут сравнивать мои книги с произведениями Уайльда, постепенно свели мои попытки к академическим публикациям. Я уже провел большую работу по переизданию писем деда и сейчас я работаю над книгой, которая носит простое название «После Оскара».
- Значит, «тень отца Оскара» всю жизнь преследовала вас?
- Непостижимым образом, когда мой сын Люсьен поступил в Оксфорд изучать классическую литературу, он был размещен в той же комнате номер 71, что и его прадед. Тогда мне показалось, что влияние Оскара на нашу семью выходит из-под контроля. Но в конце концов, я уяснил для себя: необходимо найти комфортабельный баланс между биологическим родством с кем-то и самим собой. В противном случае это грозит долгими психологическими метаниями. Мой отец пытался отречься от родства и страдал от этого. Я тоже иногда чувствую себя как обезьяна в клетке, с которой пытаются экспериментировать. Я хочу избежать и того, и другого пути.
