Четвертая волна русских в Британии: Кто мы на этих берегах?
Они смотрят во все глаза – и не понимают. Что за страна? Казалось бы, христианская и европейская, ан не такая, не Франция и не Германия (там всё более или менее понятно). Они спрашивают себя: что за люди? Вроде бы – европеоиды (пусть и с легкой дальневосточной примесью), но нет, что-то не так, – словно бы другая раса. Они смотрят на восток – и недоумевают. Сначала там вообще ничего не было видно. Затем – посреди сарматской степи, на голом, казалось бы, месте, – Достоевский, Толстой, Чехов. Неслыханный культурный подъем, вершина европейского романа, расцвет, который Поль Валери поставил в один ряд с античной Грецией и итальянским Возрождением. Едва успели опомниться – опять степь, Большевик на красном коне, комиссар в очках и кожанке, чудовищный кремлевский горец, светлое будущее, Гулаг и «единственно правильное научное мировоззрение», расползающееся красным пятном по всему свету. Только смирились с Большевиком и светлым будущим – новая напасть: вчерашние пламенные борцы за дело угнетенных переоделись в смокинги, обзавелись мерседесами, счетами в швейцарских банках – и скупают на корню старинные английские футбольные клубы, которые местным воротилам не по карману...
Россия была и остается для британцев другим миром. Молодежь едет туда – и возвращается с горящими глазами. Экзотика – рядом; не в Африке, не за океаном, а тут, в двух шагах. Молодежь влюбляется в эту страну, а старшие с удивлением видят, как буквально на глазах меняется ее облик. Каких-то 13-14 лет назад – время больших ожиданий и счастливых слез. Конец холодной войне, все люди - братья, демократия почти без крови водворяется в царстве Большого брата. Не прошло и года – локальные войны, взрывы национальной ненависти (где пресловутая дружба народов?), всесильная мафия, перестрелки в центре Москвы, убийства, коррупция. На Темзе Марусенька не белые ноги моет, а черный нал отмывает. Новые русские толпами валят в Туманный Альбион, скупают недвижимость, швыряют на ветер деньги, развлекаются в казино. «Сарматы, всё-таки сарматы!»
Но вот в конце 2002 года на трибуну лондонского съезда русских общин Европы поднимается представительница министерства иностранных дел Великобритании Фелисити Кэйв и говорит, что четвертая волна русских в Великобритании – «люди высочайшей культуры», обогащающие культуру британскую; что они – полноценные члены британского общества; что слухи о преобладании среди них преступников не подтверждаются статистикой Scotland Yard'a.
Вот к этому – отдадим должное британскому здравому смыслу – и начинает, пусть медленно, склоняться представление британцев о тех русских, которые обосновались в Великобритании. Набобы с миллиардами, нажитыми в одночасье, поражают воображение, но не выражают сути. Россия возвращается в Европу разными путями. Один из них пролегает здесь, в Лондоне. Впервые за всю историю России эмиграция перестала быть изменой родине, стала нормой, как у всех цивилизованных народов. Двести тысяч выходцев из бывшей империи зла на берегах Темзы – в большинстве своем люди с дипломами, и – работники. Возьмем образование. Учителей здесь всегда не хватает. Десятилетиями выписывали из Австралии и Южной Африки. Вдруг – с некоторым удивлением обнаружили, что можно выписывать из России. И каких! Тутошний уж если готовился математику преподавать, то про физику забудьте. Второго закона Ньютона из памяти не извлечет. Россияне – другой породы. Всемирный кризис образования докатился в Россию с опозданием. И вот вам результат: Игорь Жарков в средней школе Льюишема с одинаковым блеском преподает математику и физику. Английский? Никаких проблем, разве что легкий акцент. Молодому человеку 29 лет, родом он из Уфы, и в Англии – на вес золота, потому что он профессионал широкого профиля, грубо говоря, знает больше своих местных конкурентов. Больше – и фундаментальнее. Вдобавок – никакой культурной пропасти. Жарков хоть и из Башкирии, но – европеец. Русский европеец; так сказать, старый русский, прямой потомок тех культурных выходцев из России, на которых в Берлине, Париже и Лондоне с почтительным изумлением взирала Европа XIX века.
О культурных вливаниях и говорить не станем. Тут у британцев никакой аберрации зрения не наблюдалось ни на минуту. Самая молодая из европейских культур, с ее музыкой, живописью и, главное, литературой – всегда в их глазах стояла очень высоко. Русские ученые тоже давно и прочно в чести. Нобелевских лауреатов среди россиян немного (почему – вопрос непростой), но преднобелевский уровень представлен таким плотным слоем больших ученых, что тут и Соединенным Штатам впору позавидовать России.
Вернемся, однако, к Игорю Жаркову. Именно он, а не пианисты-виртуозы или университетские профессора физики, – типичный представитель той России, которая уверенно заявила о себе на британских островах. Средний класс, надежный пласт профессионалов, по-настоящему работающих и хорошо зарабатывающих, – компьютерщики, предприниматели, врачи, учителя, высококвалифицированные рабочие, – вот что выдвигается на авансцену, вот кто, говоря словами Фелисити Кэйв, обогащает британское общество.
Тут самое время отдать должное этому обществу. Оно издавна отличалось необычайной восприимчивостью к новому и инородному. Умело брать, когда дают. Не возводило свои традиции в догмы. Самое понятие терпимости родилось здесь, в этой небольшой, но великой стране. Инакомыслие, даже чудачество, тут не преследовали, а уважали. В человеке видели человека. Не всегда так было; в раннем средневековье и погромы случались, и вспышки расовой ненависти. Но англичане раньше других народов научились открытости, научились понимать и усваивать чужое, не поступаясь своим. Тут они чемпионы и первопроходцы. По части дружбы народов – тоже. Какой контраст с хваленой советской дружбой народов, обернувшейся большой кровью!
Вот и ответ тем, кто спрашивает: отчего россияне любят Британию, почему едут сюда охотнее, чем в другие страны. «Английский лорд свободой горд», писал в XIX веке Александр Полежаев. Но не только лорд, а и крестьянин, а и подмастерье – все в этой стране гордились своей свободой, а значит – и другим людям в этом драгоценнейшем из человеческих прав не отказывали. Заметьте: свободой, а не равенством. Мечты о равенстве всегда питаются завистью, да и недостижимо оно, это равенство, иллюзорно. Свобода – другое дело. «Живи и жить давай другим» – этот принцип (берем его в формулировке Державина) получил здесь самое полное воплощение. Со времен Варфоломеевской ночи беженцы всех мастей стекались в Лондон и получали убежище. Как не уважать такую страну, такой народ? Англофилия, даже англомания – очень давнее явление в России. Не случайно нет в русском языке пренебрежительной клички для англичанина, какие есть для французов («французишка», «мусью»), немцев («немчура», «фриц») или итальянцев («итальяшка», «макаронник»).
Конечно, и то важно, что английский язык в наши дни стал, в сущности, мировым, и в России его знают лучше других иностранных языков. Отчасти поэтому россиянин, надумавший попробовать себя в Европе или вовсе уехать из страны, первым делом обращает свой взор не на Париж, Берлин или Мадрид, а на Лондон...
Но не смоет ли всех нас с этого благословенного берега? Как мы адаптируемся? Людям старшего поколения непросто вживаться в атмосферу британской свободы. Она кажется им чрезмерной, обезличивающей. Известно, что государство угнетающее – обыкновенно и опекает своих подданных. Советский Союз с его «всеобщей занятостью» – лучший пример. Память об этой опеке живет в советском человеке, мешает ему забыть об университетском дипломе и переквалифицироваться в сантехники. Опеки со стороны государства в Британии нет (слова «чем меньше у нас государства, тем лучше» прозвучали в Америке, но произнесены были англичанином). В советской России (мы еще помним это время!), по анекдоту, было «всё нельзя, кроме того, что можно»; тут – «всё можно, кроме того, что нельзя». Тот, у кого инициатива в крови, находит себе применение; тому, кто привык быть ведомым, сложнее... Как быть? Принять вещи такими, каковы они есть. Видеть лучшую сторону и в неудобствах. За свободу, как и за всё на этом свете, нужно платить.
Зато молодежь в таких сомнительных нравоучениях не нуждается. Она хлебнула свободы в новой России, знает ее плюсы и минусы – и умеет постоять за себя на Западе. Она, профессиональная молодежь, и есть другая Россия, не экзотическая и странная, а – нормальная. Другая Россия, к которой с некоторым недоверием, но вместе с тем скорее с надеждой и симпатией, чем с неприязнью, обращается свое лицо сегодняшняя Великобритания.
