Парижские книгочеи
С одной стороны, мартовский Книжный салон в Париже, где Россия впервые за много лет была почетным гостем, кажется большой удачей для современной русской литературы. Хотя бы потому, что поразительно много разновозрастных и разномастных французских граждан все ярмарочные дни толпились у стендов с русскими книгами, заполняли залы и зальчики, павильоны и павильончики, где проходили "круглые столы" и встречи с живыми, а не виртуальными, радиотелеэкранными писателями из России. И это прежде всего успех самих французских организаторов книжной выставки, сумевших и обеспечить качественный синхронный перевод, и вовремя оповестить парижских книгочеев о приоритетном присутствии российского издательского и писательского бомонда.
Русская территория выставочного зала была украшена пластмассовыми столбами, раскрашенными, так и хочется сказать, под "развесистую клюкву", а то и задрапированными в цыганские платки из серии "ямщик, не гони лошадей"! Но видимо у московского художника, выигравшего, как теперь принято говорить, "тендер" и получившего денежный государственный заказ, не хватило художественной фантазии. Поэтому он и раскрасил не несущие никакой пространственной функции, разбросанные вкривь и вкось худосочные столбы под березовую бересту.
Было чему удивляться. Представьте себе березовую рощу, а на каждой березке развевается государственный флаг... Трудно представить целесообразность такого государственного перформанса, не так ли? Но, тем не менее, именно что в цвета российского флага была выкрашена верхушка каждой фальшивой "березы"!
Были на российской выставочной территории и натуральные березовые чурбаки, привезенные явно с большими трудами и очевидной переплатой за нестандартный груз, имеющий, видимо стратегическое государственное назначение. На этих березовых чурбаках полагалось сидеть любопытствующим посетителям — для большего ощущения истинной "русскости", что ли... Другую причину пусть придумает тот, кто не присаживался на неудобный пенек, или не пытался передвинуть тяжеленный чурбан с места на место.
Все эти мелочи были бы вскоре мною забыты, если бы по возвращении с парижской книжной ярмарки, на стендах которой были выставлены и мои книги, изданные в России в последние несколько лет, я не получила несколько писем от друзей и знакомых. Думаю, будет полезно представить читателям газеты некоторые "избранные места из переписки с друзьями".
Письмо первое от старого друга из французского города Лион:
"Боже мой, боже мой... Что же это за несчастная доля жить вдали от родных осин! С тех пор, как расформировали наш элитный научный институт, слоняюсь я по дальним градам, грантам и заграничным весям. А ведь у себя в Пущино я был видным ученым, знатным книголюбом и даже библиофилом. Ездил в Москву на Кузнецкий, книжечки драгоценные обменивал и прикупал. Эх!
И вот сейчас по твоему зову, да и по зову своей книгочейной души, примчался я с юга Франции, где прозябаю в лабораторных глубинах под тяжелой пятой нового научного шефа, моложе меня лет на пятнадцать и настолько же лет отстающего от того переднего края науки, на котором мы в Пущино стояли именно что лет пятнадцать назад. Да что теперь-то стенать? Снявши голову — по волосам не плачут... Но вот едва не пришлось и всплакнуть на нынешнем парижском Книжном салоне, куда я прибыл ранним поездом на все выходные дни.
Вначале — от умиления. И умилили меня не пластмассовые псевдоберезки — до этого я пять лет отработал на научной ниве в Канаде, где, как всем известно, "меж берез дожди косые", а то, что я увидел на псевдобересте имена горячо любимых мною писателей. Да еще — на латинице, к которой и глаз, и душа попривыкли за эти годы. Вот она — моя зачитанная до дыр Петрушевская! Вот они мои Толстые — все разом! Ну и что с того, что маленькими буквами прописаны классики, а большими — наши современники?
Но когда слегка поуспокоился, присмотрелся, увидел, что не для всех она — парижская прописка. Как в наши советские времена — элитная московская. Не были прописаны на псевдобересте ни Леонид Леонов, ни Виктор Астафьев, ни Константин Симонов, ни (может недосмотрел или показалось?) автор "Тихого Дона", у коего (слышал по ящику) столетний юбилей на носу... И всякий начитанный русский человек может добавить в этот список "непрописанных" дорогие ему имена. Моему сыну, например, стало обидно, что там нет его любимых поэтов "метаметафористов" Ивана Жданова и Александра Еременко.
"На всех не угодишь!" и "Всем не хватит!", — как говорили распределители бесплатных квартир и продуктовых "заказов" в не столь давние времена. Не они ли и были причастны к "заказным" росписям на березках парижской книжной ярмарки? Вот и псевдобересты на всех не хватило..."
Моему другу Алексею уже за пятьдесят, и он давно заслужил право "свое суждение иметь", подумалось мне. А буквально на днях я нашла в своем почтовом электронном ящике письмо от знакомой лондонской студентки. Каким ветром ее занесло именно на альтернативное выступление авторов "Литературной газеты" мне неведомо. Вот отрывок из ее письма:
"...Я была на вашем альтернативном "круглом столе" в Париже. И хочу сказать, что если вы опять примитесь ругать в вашей газете (имеется ввиду московская "Литгазета", Л.Г.) Дмитрия Александровича Пригова, то зря! Он очень старается! Думаете легко в столь почтенном возрасте, почти бесплатно, за хлеб и кров, как говорится, кричать кикиморой на всех подмостках мира?! Попробуйте сами: не всякий осилит. А этот — может. И в этом его победительная сила. А вам всем просто обидно, что не зовут и дорогу не оплачивают! Слово даю: и месяца не пройдет, как я снова увижу его в Лондоне! Вот он, бежит, старается, сама видела, через мост Ватерлоо, в сторону Сомерсет-хауса. И не каждому это дано. Сами попробуйте стать такими "раскрученными". Уверяю вас всех — не обрадуетесь! Труден хлеб. Любой. А этот еще и — горек. Потому что быть смешным в его возрасте — это поступок. И пусть даже к творчеству это не имеет никакого отношения...
Ника Бережная"
Такая похвала, пожалуй, хуже чем хула... Пусть Ника сама разбирается со своими литературными пристрастиями, ей едва за двадцать. А мы вернемся на ярмарку литературного тщеславия...
Дело в том, что на нынешнем Книжном салоне в Париже случился если не литературный скандал, то большой конфуз.
Основанная ровно 175 лет назад Дельвигом и Пушкиным "Литературная газета", претерпевшая за многие годы всяческие, исторически объяснимые, метаморфозы, но все же удержавшая, по мнению многих писателей, в житейских бурях достойное равновесие, не была представлена на парижской книжной ярмарке. То есть, российская (а не французская) сторона не предоставила ей ни стенда, ни площадки для выступления.
В последние минуты, французские (а не российские) организаторы Книжного салона предоставили авторам газеты и ее редактору, одному из самых читаемых писателей современной России, Юрию Полякову, зал имени Чехова.
Народу набилось много. В первых рядах сидели брат и сестра — Татьяна Толстая и Иван Толстой, культурный обозреватель радиостанции "Свобода". Говорят, они пришли послушать критику в адрес произведений именитой сестры, прозвучавшую на этом выступлении в докладе доктора филологических наук, известного литературоведа Аллы Большаковой, доклад которой, до этого прочитанный на конференции в Сорбонне, стал настоящим открытием для западных славистов, уже давно усвоивших, что в новые времена в российской литературе появились свои "священные коровы", которых лучше не критиковать, а то беды не оберешься.
И вот эта новая литературная номенклатура, как бы проходящая по "партийным" спискам, своего рода отряд "неприкасаемых", вдруг подвергся грамотной и аргументированной критике. А еще вернее — научно обоснованному анализу. К слову сказать, автора сенсационного доклада тут же пригласили на международную конференцию славистов, идущую именно в эти дни в британском городе Bath.
В выступлениях Юрия Полякова и ректора Литературного института Сергея Есина речь шла о том, что пора несколько обновить круг писателей, выезжающих из России в дальние страны за счет государства. Обновление просто необходимо, хотя бы ради писателей совсем молодых, не имеющих возможности приехать на столь престижный форум за свой счет.
"Писательский десант", выбрасываемый в последние годы на европейские книжные ярмарки, щедро оплаченный бюджетными деньгами, и вправду грешит однообразием. Но речь не идет о том, чтобы сбросить кого бы то ни было "с корабля современности". Речь шла о расширении культурного пространства как такового.
Имена, из соображений политкорректности, практически не назывались. Да вот угадала же Ника шаманящего по всем углам вселенной любимца государственных российских чиновников, вечного "выезженца" Пригова!
Кому-то из любителей современной русской литературы в этот раз не хватило живого присутствия на ярмарке таинственного Виктора Пелевина, а то и громкоголосого Евгения Рейна, или тихого лирического голоса Татьяны Бек, не так давно безвременно и скоропостижно отошедшей в мир иной.
В московских литературных кругах ходит множество слухов о трагическом для Татьяны разрыве с давними литературными друзьями, сыгравшем, по пристрастному мнению ее окружения, некую роль и в наступившей депрессии, и в последовавшей за ней сердечной недостаточности. Но, тем не менее, книги поссорившихся литературных соратников, не успевших найти повод для примирения, на стендах парижского Салона стояли рядом. Как бы там ни было, их примирили теперь навсегда — литература и вечность...
Коренные жители французской столицы, слависты и русскоговорящие студенты, читатели и издатели, переводчики и создатели оригинальных текстов — всех в эти весенние, неожиданно жаркие дни в Париже объединяла любовь к русским авторам, русским книгам, русским мифам о березовых рощах, сплошь увенчанных государственными флагами России.
Пусть мы в чем-то опять переборщили, до чего-то, как всегда, не дотянули, где-то опять перегнули палку и пересолили литературную кашу, — настоящих парижских книгочеев это не распугало.
Лидия Григорьева
