Так ли уж смертны семь смертных грехов?
"Восторженное желание сексуальной активности и сексуального наслаждения ради него самого — это вовсе не грех, а жизнеутверждающая добродетель".
Оказалось, я не одна такая. Сотни, а то и тысячи читателей российской "Новой газеты" самозабвенно вырезают и коллекционируют интервью — набор стандартных вопросов — к политикам, учёным, писателям, композиторам, актёрам, — публикуемые газетой в рубрике "Личное дело". Я-то делаю виртуальные вырезки — распечатываю эти интервью с интернетовской страницы. Не то чтобы отчаянно жажду получить от гигантов мысли, инженеров человеческих душ и отцов российской демократии пророческие ответы на собственные "проклятые вопросы". Хотя нет, всё-таки интересно услышать их мнение о времени, о родине и о себе. Как они выживали в постсоветское и в постперестроечное время, как вписались в новую эпоху. (Некоторые досрочно вписались, эмигрировав ещё задолго до перестройки). Но ещё и разбирает досужее любопытство: каковы наши creme de la creme не как сливки общества, а просто как люди. Есть ли у них житейские мечты? Прихотливы ли в быту? Что их умиляет, а что раздражает? Не чужды ли им слабости человеческие? Например, на ехидноватый вопрос газеты: "Что вы можете сделать своими руками на продажу?" писатель Василий Аксёнов заносчиво отвечает: "Мне всегда казалось, что руки существуют только для письма. Причём, обе". Ему угрюмо вторит Михаил Горбачёв: "Книги пишу". Э-э, батеньки, не по существу отвечаете. Вот президент Татарстана Минтимер Шаймиев может выращивать раннюю картошку; дочь поэта Роберта Рождественского, журналистка Ксения Рождественская, умеет готовить на продажу салат "Цезарь", а писатель Александр Генис — варить щи. Это уж он, положим, поскромничал, — ведь его перу в содружестве с Петром Вайлем принадлежит гениальная книга рецептов "Русская кухня в изгнании". С восторженным придыханием рекомендую эту книгу прочесть и последовательно претворять в жизнь — всем, кому посчастливится её достать. Сама я решила, что на продажу могла бы делать баклажанную икру, и тем успокоилась.
Но самым интересным мне показался следующий вопрос (равно как и ответы на него): какой из смертных грехов (гордыня, зависть, алчность, чревоугодие, похоть, уныние, гнев) кажется вам не таким уж смертным? Заинтересовал он меня то ли оттого, что собственные грехи покою не дают, то ли — из человеческого любопытства. Вот как на него отвечают:
М. С. Горбачёв: — Гнев.
М. Шаймиев: — Гнев.
В. П. Аксёнов: — Похоть. Я вообще не думаю, что это грех.
А. Герман (кинорежиссёр): — Похоть и чревоугодие.
А. Генис: — Все.
К. Рождественская: — Все.
На многие размышления навели меня эти откровенные ответы. Ох уж эти семь смертных грехов! Так и не договорится человечество о том, как с ними быть, и не пора ли кое-какие уже и "отпустить". Канонический список смертных грехов, числом семь, был составлен в VI веке Римским Папой Григорием Великим и включал сладострастие (похоть), гнев, зависть, чревоугодие, уныние (вместо которого другие источники предлагают лень), гордыню и алчность (жадность). Библия, хотя и не приводит точного перечня грехов, но предостерегает от их совершения — в ветхозаветных Десяти Заповедях, данных Богом Моисею на горе Синай. Список же стал общепринятым со времён средневекового схоластика Св. Фомы Аквинского. Теологи утверждают, что каждый человек, без исключения, со времён Адама и Евы повреждён грехом, и поэтому нищ и жалок. Грех помрачает ум, ослабляет и пленяет волю, сдавливает сердце человека печалью и унынием. Блажен тот, кто осознаёт причину своего горя — греховность, а не жизненные обстоятельства или действия других людей. Правильный диагноз ведёт и к исцелению — через стремление к праведности, через смирение, покаяние и кротость. Семь смертных грехов выделены не потому, что это самые тяжкие или самые великие из всех грехов, а потому, что они неизбежно влекут за собой другие грехи. Каноническому списку грехов противопоставляется неканонический перечень добродетелей. Гордыне — смирение; жадности — щедрость; зависти — любовь; гневу — доброта; похоти — самоконтроль; чревоугодию — умеренность и воздержание, а лени — усердие. Фома Аквинский среди добродетелей особо выделял Веру, Надежду и Любовь.
Тема семи смертных грехов на протяжение многих веков будоражила творческое воображение великих поэтов, философов и художников. Этой темы касались Кристофер Марло ("Доктор Фаустус"), Джеффри Чосер ("Кентерберийские рассказы"), Эдмунд Спенсер ("Королева фей"), и многие-многие другие. Провозвестник сюрреализма, нидерландский художник XV-XVI вв. Иероним Босх, прославившийся своими фантасмагорическими творениями, живописующими жутчайшие пытки грешников, даже написал картину "Семь смертных грехов". В центре полотна — всевидящее око Господа, наблюдающее за грешным человечеством. По краям — четыре медальона, изображающие смертное ложе, страшный суд, рай и ад. Босх наглядно проиллюстрировал, что ожидает после смерти тех, кто прожил жизнь, потворствуя своим страстям — источникам всех пороков. Один из величайших поэтов Возрождения Данте Алигьери в своей эпической "Божественной комедии" группирует и помещает грехи на высший уровень (близкий к раю) и на низший (ближе к аду) — в зависимости от их угрозы любви. Так, в категорию отступничества от любви, а значит, на низший уровень, он зачислил гордыню, зависть и гнев. Лень он считал симптомом недостаточного проявления любви, и потому отправил её в промежуточный уровень; а грехи, отмеченные чрезмерным увлечением земными страстями, — жадность (скупость), чревоугодие и похоть, — поместил в высший уровень. То есть, подальше от ада и поближе к раю. Пища для размышлений? Ещё какая!
Величайшие умы человечества, надо сказать, творчески подходили к проблеме греха. Махатма Ганди, например, составил свой собственный список смертных грехов: богатство без работы; удовольствие без совести; наука без гуманности; знание без характера; политика без принципов; коммерция без морали и поклонение без жертв.
Но самому кардинальному пересмотру семь смертных грехов подвергаются в наше время. Возможно, подняв на щит дантову классификацию грехов, а скорее всего, — исходя из корпоративных соображений, с петицией к Папе Римскому Иоанну-Павлу II недавно обратилась группа французских рестораторов. Они предложили понтифику не причислять больше к грехам чревоугодие. По их мнению, чревоугодие — никакой не смертный грех, а всего лишь простительная слабость. Вкусная еда в разумных количествах, считают французы, смягчает нравы и изгоняет уныние. Вот что действительно заслуживает осуждения, так это обжорство — на это слово и может заменить "чревоугодие" в списке грехов. Что ответил рестораторам Папа, — пока неизвестно.
Обозреватель газеты "Гардиан", пишущий под псевдонимом мистер Смолуид (имя диккенсовского персонажа) в своей недавней колонке саркастически заметил, что в британском обществе, похоже, список смертных грехов сократился до шести, учитывая самоустранение из этого списка жадности. "Годы правления Маргарет Тэтчер начинают стираться в памяти нации, — пишет мистер Смолуид, — но я-то помню, что жадность в те времена была официально оправдана и переименована в стимул к работе (incentive). Однако стимулом она стала только для людей состоятельных. Что касается остальных, то для них стимул обернулся в струйки (trickledown) надежды — на то, что плоды жадности богатых когда нибудь просочатся и к бедным." Он же вспоминает девиз антигероя фильма "Уолл-стрит" Гордона Гекко, которого играл Майкл Дуглас: "Жадность — это хорошо!" Авторы фильма преподнесли философию Гекко под сатирическим соусом, однако отдельные зрители в многочисленных кинозалах страны приветствовали её восторженными возгласами. Согласно такой философии, грешниками-то как раз являются те, кто жалуется на жадность капитанов большого бизнеса и индустрии. Потому что недовольные, якобы, обуреваемы другим грехом — завистью.
Но на сегодня самую сенсационную поправку к списку семи смертных грехов предложил в начале этого года профессор Кембриджского университета Саймон Блэкберн. Он подверг сомнению правомерность нахождения в "чёрном списке" похоти. Сладострастие, считает профессор, нельзя осуждать, так как "восторженное желание сексуальной активности и сексуального наслаждения ради него самого — это вовсе не грех, а жизнеутверждающая добродетель". Конечно кое-где время от времени похоть может выходить из-под контроля. Поэтому профессор нашёл в себе силы признать, что лишь то сладострастие добродетельно, которое взаимно и контролируемо. Своё мнение профессор выразил в рамках проекта, проводимого издательством Оксфордского университета "Oxford University Press", цель которого — выяснить актуальность семи смертных грехов в современной жизни. Выходит, что похоть оказалась наиболее актуальной — недаром профессор выдал целую теорию, пока авторы, которым поручены прочие грехи, ещё только думают, с чего бы начать.
Сконфуженная всеми этими противоречиями, и в нетерпеливом ожидании разработок оксфордских учёных, я обратилась к своему мужу — в надежде узнать, а что он думает по поводу смертных грехов. "Да не морочь ты голову этими грехами, — сказал он, — лучше бы сосредоточилась на культивировании в себе добродетелей. Не помнишь, что там Фома Аквинский противопоставлял лени, унынию и чревоугодию?". И то верно, — с облегчением вздохнула я. Культивировать как-то приятнее. Там и работы — край непочатый.
