День урода
Вы когда-нибудь пробовали на бегу есть рыбу с картошкой? Я — тоже нет. И никому не советовала бы.
С частотой, никому не ведомой, безо всяких предзнаменований и предупреждений, не подчиняясь никакой логике, приходит иногда необычный день... моя сестра называет его "днём урода". Этим уродом становишься ты сам. Все твои деяния и помыслы, все события, происходящие вокруг тебя и с тобой, от ничтожных мелочей до необратимых поворотов судьбы, — всё обречено на неминуемый провал и катастрофу. Можно проснуться в отличном здравии и в самом добром расположении духа. Сам по себе день может быть прекрасным — будет светить солнышко, веять лёгкий ветерок-зефир, птички будут щебетать, радуясь скорой весне. Ничто, как говорится, не будет предвещать беды... И откуда тебе знать, что твоё астральное тело уже отбрасывает мрачную, горбатую тень Квазимодо? Сценарий твоего дня заранее написан нечистой силой, и изменить его никак нельзя.
Утро. Спеша на работу, ты и не замечаешь, как лёгкий зефир внезапно перерастает в шквальный ветер. Это происходит именно в тот момент, когда за полквартала до входа в офис, ты на ходу вынимаешь из пачки сигарету. Перед смертью, говорят, не надышишься, но отчего бы не позволить себе хоть пару последних затяжек перед многими часами никотиновой абстиненции? Закуривая, ты знаешь, что поступаешь супротив своих разума и совести, ибо:
а) единственный серьёзный урок, который ты извлекла из жизни, — никогда не курить против ветра;
б) курят на ходу только матросы, но отнюдь не дамы постбальзаковского возраста, ведущие в целом нормальный, а не маргинальный образ жизни.
Но, повинуясь тёмным инстинктам, ты щёлкаешь зажигалкой, прикуриваешь, и вот уже с наслаждением втягиваешь в себя канцерогенное сизое облачко. В ту же секунду происходит следующее: в лицо ударяет порыв шквального ветра, длинная прядь твоих же волос (ундина великовозрастная!) сбивает столбик горящего пепла с сигареты, и этот столбик незаметно падает тебе за пазуху. А ты как раз перебегаешь через дорогу, и проследить траекторию полёта столбика тебе недосуг. Добравшись до тротуара, ты раздосадованно швыряешь в урну погасшую сигарету, и вот тут чувствуешь, как по груди зловеще разливается тепло. С чего бы это? Источник тепла не просто греет, но быстро локализуется и уже нестерпимо жалит тебя. Шальная мысль: "Оса? Шмель? Откуда бы им взяться в феврале?" Ты начинаешь вертеться волчком вокруг собственной оси, словно танцующий дервиш, при этом тряся и охлопывая на себе все слои одежды. Прохожие останавливаются и с недоуменным состраданием смотрят на тебя. "Глядите! Хо! Он пляшет, как безумный. Тарантул укусил его", — некстати всплывает в твоей памяти бессмертная строчка Эдгара По. Наконец, после судорожной самоинспекции ты медленно извлекаешь из-за пазухи и подносишь к глазам уже остывшую горстку пепла.
Впору бы этим пеплом себе голову посыпать. Беглая инвентаризация обнаруживает нанесённый им невосполнимый урон: по всему пути своего следования табачная зола, истлевшая на твоей груди, прожгла дыры величиной с гранёный английский полтинник. Погибли: плащ новый (120 ф.), кардиган суперновый, впервые надетый (55 ф.), блузка почти новая (35 ф.) и не скажу что еще, но вы уже и сами догадались. Не новый, но любимый и дорогой (30 ф.). Кроме того, на живом, нежном теле расцвёл болезненный красный пятак, похожий на лишай. Итого: одна затяжка на ветру обошлась тебе в 240 фунтов стерлингов, добытых кровью и потом, — плюс психофизическая травма.
Прикрывая ладонью прожжённую грудь, ты предстаёшь пред светлы очи начальницы. Она, обалдев от такой картины, без лишних разговоров отправляет тебя домой — зализывать раны. Ты понуро плетёшься на автобусную остановку, и стоишь там ровно час, теперь жадно куря сигареты одну за другой, вдыхая дым пополам с холодным воздухом, — терять уже всё равно нечего. Шквальный ветер перерастает в штормовой, над головою сгущаются свинцовые тучи и, разверзшись, обрушивают на тебя тонны воды. Навеса на остановке нет, укрыться от ледяного ливня негде. Зонтик, конечно, оставлен дома, — утреннее солнышко и лёгкий зефир притупили бдительность. Твоего автобуса всё нет и нет. Наверно, у них забастовка. Перебежками ты добираешься до остановки такси, — снявши голову, по волосам не плачут. Что нам ещё каких-то двадцать фунтов? Ничто. На удивление, чёрный кэб тут же подъезжает. Ты резво распахиваешь дверь и, забираясь в просторный салон, энергично выпрямляешься — за наносекунду до того, как это надо было бы сделать. При этом с размаху бьёшься теменем о верхний металлический обод дверного проёма кэба. Искры сыплются из глаз, мир вокруг меркнет. Дальнейшее — дорога домой, расчет с водителем — происходит будто сквозь красный туман. На макушке вспухает горячая, пульсирующая шишка.
Не в силах дать какое-либо занятие своей гудящей голове, ты берёшь первую попавшуюся книжку и, завернувшись в плед, устраиваешься на диване. Теперь ты в уютном, тёплом коконе своего дома, где тебе уже не грозят никакие напасти. Забыть этот день, как страшный сон, погрузиться в сон мирный, золотой, сладостный, — убаюкиваешь себя... Строчки перед глазами расплываются, постепенно смежаются веки. Тишина, покой, забвение... Ты бесшумно и плавно падаешь в объятия Морфея... В тот же миг ты почему-то вдруг импульсивно и резко вздрагиваешь, как это иногда случается во время дневного сна, по-собачьи лязгнув зубами, — и с обеих сторон до крови прокусываешь себе язык.
"Урожай" дня — ожог второй степени, ангина, лёгкое сотрясение мозга, прокушенный язык и материальный ущерб в размере денежного эквивалента романтической поездки на уик-энд в Париж. С шампанским!..
На днях на улице мне повстречался несущийся куда-то вприпрыжку немолодой, прилично одетый мужчина. В одной руке у него было картонное корытце с фиш энд чипс, в другой — пластмассовая вилочка. На бегу мужчина сосредоточенно и быстро поедал содержимое корытца. Вы когда-нибудь пробовали на бегу есть рыбу с картошкой? Я — тоже нет. И никому не советовала бы. Кто сказал, что день урода не может закончиться фатально?
