Комплексы и подтексты: Фестиваль русских авангардных зрелищ
На прошлой неделе британская столица познакомилась с различными жанрами художественного российского авангарда: музыкой, танцем, театром, синтетическими и мультимедийными представлениями и перформансами. В составе высадившегося из России на британские острова художественного десанта Людмила Петрушевская, Татьяна Баганова и Андрей Бартеньев.
Заполярный талант Бартеньева
Андрея Бартеньева знает не только русский Лондон. Несколько лет назад его перформанс "Снежная королева" и выставка статуй-костюмов в Royal Festival Hall вызвали повышенный интерес британцев. На этот раз он привез перформанс-инсталляцию "Бартеньев-парикмахер" из цикла "Это всё моё!" (It's all mine). Сюжет прост и причудлив одновременно. Герой Бартеньева теряет волосы, потому что находит большой "Русский кошелек", из которого выскакивает Урановый человек. Урановый человек дотрагивается до его волос, и все волосы опадают. Но тут же прибегает коммерсант Сигарет-бой и делает из опавших волос русские сигареты, которые называются "Паленые волосы". Тогда наш герой открывает донорский центр волос, куда приходят люди и сдают свои волосы. Бартеньев-парикмахер заботливо стрижет их со всех часте" тела, складывает в ящик и в конце перформанса делает себе из этих волос прекрасную шевелюру. Туда же зрители втыкают горящие сигареты "Паленые волосы". Цикл завершен.
В представлении много ярких и смешных моментов, но сквозь все эти незадачливые действа то и дело проступают грустные ноты современных российских реалий. Например, "смелые" вкрапления танцующих и целующихся мальчиков, которых на манер "ТаТу" можно было бы назвать "ТотТого". Среди участников и соучастников-зрителей представления, кроме студентов-актеров, заняты такие всемирно известные личности, как дизайнер Эндрю Логан и модельер Аркадиус. "Звездный мальчик из Заполярья" Андрей Бартеньев, которому в детстве не хватало солнца, компенсирует сейчас свой планетарный изъян созданием феерических представлений, которые так удивляют публику. Но ICA (Институт современного искусства) в Лондоне значительно уступает просторам Заполярья. Поэтому теснота от многочисленных поклонников мистерий Бартеньева — пожалуй, единственный недостаток данного перформанса, негде развернуться заполярному таланту.
В "Пух и прах"
Инженерный театр "Ахе" (возник театр 15 лет тому назад под названием "Да — Нет"), как уже в названии определили его жанр сами создатели, показал на фестивале визуальное представление "Пух и прах". В начале зрелища кажется, что сюжет состоит из отдельных фрагментов, миниатюр, эпизодов, но постепенно все увиденное каким-то чудодейственным образом превращается в замысловатые вопросы, ставящие в тупик. Полная тишина, бессловесное представление, вызывающее в воображении взрывоопасный конфликт между одиноким мужчиной и одинокой женщиной. Пока они ищут почву для любви, они меняются ролями, как бы проходя сквозь жанры, вживаются в маски и манипулируют куклами. В конце концов, счастье не приходит, но пленительное путешествие приносит определенный комфорт. Это лишь посыл авторов представления, а на самом деле на сцене осуществляются бесконечные изощренные технические выдумки и пиротехнические изобретения — и всё это превращается в некое шоу. Чаще всего эти технические новшества не несут в себе глубокой символической нагрузки. Правда, иногда совершенно неожиданно выстраивается какой-то ассоциативный ряд, но тут же исчезает, не подкрепленный внутренней концепцией. Например, метла, которой орудует герой, делает круги по снегу, а потом вдруг превращается в трубу, на которой он играет пронзительную мелодию. Здесь глубокого содержания нет, но интересны технические находки, неистощимая изобретательность, выдумка, иногда бьющая через край. Конструкция на голове состоит из бутылочек, из которых высыпается песок — что это? Песочные часы? Безвременье или конечность любого процесса? Вопросы повисают в воздухе, а авторы продолжают поражать нес уже новой "шалостью", претендующей — или не претендующей — на философию. Визуально и по ощущению для меня более интересна финальная сцена. Загоревшая шляпа героя постепенно начинает тлеть, играя огнями-угольками, на которые опускается туман в форме пелены. Такой "Ёжик в тумане", героя уже не видно, но жизнь еще теплится.
Высказывания авторов, главных исполнителей и основателей театра, которых я попросил сказать о их жизни и творчестве самое существенное, также лаконичны, иносказательны и чуть претенциозны, как и их спектакли.
Павел Семченко: "Пью красное вино. Люблю рисовать картины. Не люблю зиму, когда холодно. Работаю в театре в группе "Ахе" инженером и носильщиком".
Максим Исаев: "Раньше был художником, а теперь полжизни провожу на сцене, дергаю за веревочки, иногда удачно".
Танцы с сигаретами во рту
Екатеринбургский театр "Провинциальные танцы" показал пластический спектакль "Полеты во время чаепития", который был поставлен в США по заказу American Dance Festival. Театр является одним из первых авангардных коллективов постперестроечной России, а сама российская версия спектакля сочетает в себе искусство хореографии, пластики и драмы.
Крепкие бритые мужчины в "нетанцевальных" костюмах с вырезами под мышками и косматые размалеванные женщины в темных полудлинных расклешенных юбках образуют странные пары, напоминающие букву "г", — женщины спиной к мужчинам, все на полусогнутых ногах и с сигаретами во рту. Энергичные, но грубые и расхлябанные движения, нарочитая демонстрация женских округлостей под охрипшее немецкое пение (то ли Марлен Дитрих, то ли Сары Леандр) создают впечатление непристойности. Время и место действия размыто, то ли это довоенная Германия, то ли какая-то современная разнузданная провинция России. Во всем этом грубом, почти животном действе присутствует что-то от Брейгеля или Босха. А еще мне это напомнило знаменитый ирландский спектакль "Грязные танцы", получивший приз в Эдинбурге. Здесь порок выступает в его привлекательном образе, а пластика и стилистика придает ему завораживающую форму. Меня уже давно тошнит от традиционных балетных перепевов Мариинки и Большого, эксплуатирующих в хвост и в гриву находки великих мастеров столетней давности: Дягилева, Фокина, Петипа. А тут мощный пластический театр с новой энергией и непредсказуемым взглядом на жизнь. Вот что сказала на эту тему основательница театра, постановщица танцев и исполнительница Татьяна Баганова:
"Современный театр для меня — это значит актуальный. Мне интересен сегодняшний мир, интересна драма, но я не режиссер драматического театра, поэтому в танце я использую впечатления от реальной жизни, часто полной драматизма. Эстетика "безобразного" присутствует в моих работах, но вот вопрос — относительно чего? В этом спектакле на меня повлиял Шагал c его летающими людьми и животными. Кстати, летающего поросенка я купила в Ницце. Ведь современный театр больше приближен к людям, чем классический, где надо знать правила игры. Люблю наблюдать за людьми. Все мои спектакли — это истории. В данном случае — детективная, как девушка вышла замуж, кого она выбрала, и что из этого получилось".
Наиболее сильной, на мой взгляд, является многозначная и трагикомическая сцена, которую я бы условно и фривольно назвал "кто ещё не попробовал невесту?" На сцене свадебное белое платье — символ чистоты и непорочности. Героиня влезает в него, вместо серег у нее на ушах висят гроздья живого винограда. Молодые люди, выстроившиеся друг за другом, по очереди подходят к ней и откусывают от спелой грозди винограда, не забывая при этом ущипнуть невесту или проявить другие интимные знаки внимания. Трагизм сцены заключается в глубоком противоречии между высокой мечтой и низменной реальностью. Атмосфера спектакля очень напоминает фильм Брессона "Мушет", где деревенскую девочку, мечтавшую о принце и надевшую свадебное платье своей матери, которая никогда не была замужем, насилует юродивый, после чего девочка кончает жизнь самоубийством. Но спектакль "Полетов" полифоничен, и эту сцену можно трактовать как просто "дружеское, шутливое" поздравление, учитывая нравы современной провинции.
Короче, в России появился новый мощный театр под чуть лукавым названием "Провинциальные танцы" и с самобытным руководителем Татьяной Багановой — недаром почти все её спектакли были награждены российскими и международными премиями Европы и Америки.
"Женщина с двумя головами"
Имя Людмилы Петрушевской, прозаика и драматурга, стало широко известно около четверти века назад, после постановки её пьес "Уроки музыки" и "Чинзано" Романом Виктюком в театре-студии ДК "Москворечье". Но вскоре они были запрещены. Долгое время писательнице приходилось работать "в стол" — советские редакции не могли публиковать рассказы и пьесы о "теневых сторонах жизни". И только в 1980-е появились постановки её пьес: "Любовь" в Театре на Таганке, "Квартира Коломбины" в "Современнике", "Московский хор" во МХАТе. Моя любовь к Петрушевской началась с просмотра "Девочки, вот придет ваш мальчик" ("Чинзано") в постановке тогда ещё малоизвестного режиссера Романа Виктюка. Но любовь, увы, не оказалась взаимной. Когда несколько лет тому назад на трехдневном семинаре славистов в Ноттингеме я попросил у нее интервью, Петрушевская ответила: "Никому не давала, и тебе не дам". Но потом, сжалившись, предложила ещё никому тогда неизвестную сказку для взрослых, которую мы, с удовольствием напечатали в "Лондонском курьере" (на правах первой публикации).
На лондонском фестивале русского авангардного искусства была показана пьеса "Бифем", написанная Людмилой Петрушевской и снабженная подзаголовком "Женщина с двумя головами". Пьеса новая, хотя написана пятнадцать лет назад для театра Ингмара Бергмана в Стокгольме и его ведущей актрисы Лив Ульман. Ту постановку почти никто не видел, не исключая Петрушевскую и режиссера Федора Павлова-Андриевича (поставившего спектакль "Под крышей") театра имени Моссовета. Этот молодой человек известен не только как сын Петрушевской, но и как человек вполне светский, одаренный, попробовавший свои силы и на газетно-журнальной ниве (гл. ред. журнала "Молоток") и на телевидении, где какое-то время трудился над программой "Люди в моде".
Любовь-ненависть
"Двоеженское" имя Бифем — это соединенное в одном слове название матери (ее прекрасно играет артист Павел Деревянко) и дочери (Татьяна Ипатова). Однако обе женщины объединены не только в одно слово, но и в одно тело: голову 27-летней дочери после рокового несчастного случая и в результате фантастического медицинского эксперимента пришили матери. Получилась такая гидра о двух головах с единой утробой, напоминающая о сиамских близнецах. Мать и дочь (подобно космонавтам или инопланетянам) затянуты в одежды, напоминающие скафандры, беспрерывно выясняют отношения, кто кому что должен, портят друг другу кровь и жизнь. Эти дамы пульсируют вместе, плача и ругаясь. В процессе перебранок одной головы с другой проясняются некоторые биографические сведения из жизни прооперированных. О дочери становится известно, что до того как она стала частью двухголового существа, у нее было много мужчин, что однажды она полезла в колодец, где и получила травмы, "несовместимые с жизнью". О матери — что ее бросил муж, а к любовнику она не питала особо страстных чувств. К финалу драмы у одной из дам появляется возможность переехать на донорское тело неожиданно погибшего мужа и отца. Но ненавидевшие друг друга до этого момента женщины перед лицом разлуки и скальпеля пасуют, и мечты о свободе уступают место объяснениям в любви.
"Хирургический" сюжет режиссер Павлов-Андриевич решил с помощью художницы из Великобритании Нины Кобиашвили, её сценография достаточно изобретательна и проста: белые стены с открывающимися люками. Она оснастила спектакль стерильными больничными интерьерами, в которых расположена прозрачная колба, где периодически и обитает двухголовая дама. Кувырки и пируэты для двухголового тела поставила Антония Гроув, музыку написал Павел Карманов. Федор Павлов-Андриевич придумал для артистов механические повороты головы, манеру речи "а ля робот" и, что особенно эффектно, фонарики во рту. С ними артисты бегают из угла в угол по темной сцене, и эти "па-де-де" с ярко подсвеченным разинутыми ртами, видимо, и следует признать торжеством модерна над классикой.
Но мне понравился спектакль не современными новшествами, а проникновением матери-драматурга и режиссера-сына в гендерные глубины человеческой натуры. В интервью Федор Павлов-Андриевич сказал, что в какой-то степени эта постановка автобиографична, намекнув на свои отношения с матерью. Формальная принадлежность к тому или иному полу героев, прообразов и исполнителей ролей не имеет существенного значения (актер-мужчина играет мать, дочь — женская суть прообраза-мужчины). Главное в другом — дуализм двух существ, несущих в себе оба начала, любовь-ненависть, как неосознанный стимул, управляющий человеческими поступками.
Петрушевская умеет находить такие вещи в людской породе — иногда гнусные, непривлекательные, но в той или иной мере свойственные всему роду человеческому. Не жизнь, а мука сплошная, самоистязание — и истязание ближнего.
Ведь не случайно Людмила Петрушевская присутствует не только как автор текста или как мать режиссера, но и в виде фотографического лица в четырех открывающихся люках финальной сцены, она же поет песню "Над заливом", хотя на слух распознать это нелегко.
